Перечитывая Тихий Дон: мои впечатления

Когда давно я писал про книги. Решил вот возобновить. Выяснилось, что мне интересно перечитывать. Про "Тихий Дон". Когда раньше слышал название, сразу вспоминались четыре старые толстые пыльные книжки, такого, знаете, болотно-зеленого цвета. А рядом еще обязательно должны стоять книги из собрания сочинений Ленина. И они, как разлитый кофе, пропитывают "Тихий Дон" советской пропагандой. И так бы роман остался пылиться, но все-таки за него нобелевскую премию дали и до сих пор включают в разные "важные" списки (например, на "Полке" https://polka.academy/). Любопытсво пересилило. "Правильные" рецензии вы можете и без меня найти, расскажу о том, что меня как-то зацепило. - Описания природы. Они вот прям хороши. Очень красочны, но соблюдена мера. Даже захотелось "посетить шолоховские места", раньше от этой фразой тоже веяло какой-то скукой. - ШОК КОНТЕНТ!!! Агрессия, секс, физиология. Я вобще удивлен, как такое в школе читать разрешают. Там измены, инцесты, убийства ради забавы, кишки на земле, волосатые женские подмышки, резко пахнущие потом, "добывание" триппера, чтобы не идти воевать. Игра престолов, короче. - Стало чуть понятнее, что вообще за люди были казаки. Например, они владели землей, что было привелегией более богатых сословий. - Первая мировая и революция. В книге есть взгляд снизу на все эти события, что тоже интересно. До этого слушал "Империя должна умереть", рекомендую такой порядок, если вы не очень хорошо знаете и помните этот период истории. - Книга все-таки большая, надо держать темп. Где-то в середине начинает уже надоедать, хочется отдохнуть и есть шанс "недобежать" до конца. - Теперь я могу говорить, что прочитал "Тихий Дон" и, возможно, так буду заслуживать социальное одобрение. Ну и пара фрагментов. Первый про природу: ------------- На западе густели тучи. Темнело. Где-то далеко-далеко, в полосе Обдонья, вилась молния, крылом недобитой птицы трепыхалась оранжевая зарница. В той стороне блекло светилось зарево, принакрытое черной полою тучи. Степь, как чаша, до краев налитая тишиной, таила в складках балок грустные отсветы дня. Чем-то напоминал этот вечер осеннюю пору. Даже травы, еще не давшие цвета, излучали непередаваемый запах тлена. К многочисленным невнятным ароматам намокшей травы принюхивался, шагая, Подтелков. Изредка он останавливался, счищая с каблуков комья приставшей грязи, выпрямляясь, тяжко и устало нес свое грузное тело, скрипел мокрой кожей распахнутой куртки. ------------- И, вы уж простите, про триппер. Он (фрагмент, а не ...) смешной: ------------- Попросил перевесть меня в другую сотню – тоже ничего не получилось, не перевели. Тут я и надумал из части смыться. А как смоешься? Отодвинули нас в ближний тыл на недельный отдых, и тут меня сызнова черт попутал... Думаю: не иначе надо мне раздобыться каким-нибудь завалященьким трипперишком, тогда попаду в околодок, а там и отступление подойдет, дело на это запохаживалось. И, чего сроду со мной не было, начал я за бабами бегать, приглядываться, какая с виду ненадежней. А разве ее угадаешь? На лбу у нее не написано, что она больная, вот тут и подумай! – Прохор ожесточенно сплюнул, прислушался – не идет ли жена. Григорий прикрыл ладонью рот, чтобы спрятать улыбку, блестя сузившимися от смеха глазами, спросил: – Добыл? Прохор посмотрел на него слезящимися глазами. Взгляд их был грустен и спокоен, как у старой доживающей век собаки. После недолгого молчания он сказал: – А ты думаешь, легко его было добыть? Когда не надо – его ветром надует, а тут, как на пропасть, не найду, да и все, хучь криком кричи! Полуотвернувшись, Григорий беззвучно смеялся, потом отнял от лица ладонь, прерывающимся голосом спросил: – Не томи, ради Христа! Нашел или нет? – Конечно, тебе – смех... – обиженно проговорил Прохор. – Дурачье дело над чужой бедой смеяться, я так понимаю. – Да я и не смеюсь... Дальше-то что? – А дальше начал я за хозяйской дочерью притоптывать. Девка лет сорока, может – чуть помоложе. Из лица вся на угрях, и видимость, ну, одним словом – не дай и не приведи! Подсказали соседи, что она недавно к фершалу учащивала. "Уж у этой, думаю, непременно разживусь!" И вот я вокруг нее, чисто молодой кочет, хожу, зоб надуваю и всякие ей слова... И откуда что у меня бралось, сам не пойму! – Прохор виновато улыбнулся и даже как будто слегка повеселел от воспоминаний. – И жениться обещал, и всякую другую пакость говорил... И так-таки достиг ее, улестил, и доходит дело близко до греха, а она как вдарится в слезы! Я так, я сяк, спрашиваю: "Может, ты больная, так это, мол, ничего, даже ишо лучше". А сам боюсь: дело ночное, как раз ишо кто-нибудь припрется в мякинник на этот наш шум. "Не кричи, говорю, за-ради Христа! И ежели ты больная – не боись, я из моей к тебе любви на все согласный!" А она и говорит: "Милый мой Прошенька! Не больная я ни чуточку. Я – честная девка, боюся – через это и кричу". Не поверишь, Григорий Пантелевич, как она мне это сказала – так по мне холодный пот и посыпался! "Господи Исусе, думаю, вот это я нарвался! Ишо чего недоставало!.." Не своим голосом я у ней спрашиваю: "А чего ж ты, проклятая, к фершалу бегала? К чему ты людей в обман вводила?" – "Бегала я, говорит, к нему – притирку для чистоты лица брала". Схватился я тут за голову и говорю ей: "Вставай и уходи от меня зараз же, будь ты проклята, анчихрист страшный! Не нужна ты мне честная и не буду я на тебе жениться!" – Прохор сплюнул с еще большим ожесточением, неохотно продолжал: – Так и пропали мои труды задаром. Пришел в хату, забрал свои манатки и перешел на другую квартиру в эту же ночь. Потом уж ребяты подсказали, и я от одной вдовы получил, чего мне требовалось. Только уж тут я действовал напрямки, спросил: "Больна?" – "Немножко, говорит, есть". – "Ну, и мне его не пуд надо". Заплатил ей за выручку двадцатку-керенку, а на другой день покрасовался на свою достижению и зафитилил в околодок, а оттуда прямо домой. -------------